__..__..__
Эпитафия.
--2002--
Don't answer the phone
Provide the impression
That's nobody home
As if there was anyway.
Fish
ОТШЕЛЬНИК
Это было в тот спокойный день, когда все одинаково, куда не глянь. Неслышное море за холомом ласкало деревья, утонувшие в прилив по самое колено. Солнце светило сквозь полусожженные облака. Ни ветерка. И там, у края пропасти, с которой открывался вид на безразличные дали, пустые города, стоял камень, достигающий человеку пояса. Возможно, этот серый гранит был бы горзадо эффектнее ночью, в грозу, если луна светит отчетливо и ярко... Но природа не всегда бывает столь банальной, и далеко не всегда следует воле человека. Вот и сейчас. Стоял ясный полдень. И лучи неспеша стареющего солнца освещали Камень. Нагробие.
Она стояла у камня, пытаясь прочитать выцветшие за несоклько дней надписи. Каракули, возвещающие о чьей-то памяти. И о чей-то странной и непонятной никому иному потери. Возможно, она понимала. Возможно, нет. Нам об этом неслед судить. Отвлечемся на миг от нее.
Посреди моря, что, как мы помним, плескалось неподалеку, был остров. Не столь уж и далеко он был расположен от берегов, от портов, от всех этих городов и мостов, что были возведены бессмертной человеческой рукой. Но все же - он был безумно далек. К нему не вели никакие броды. Он был полностью изолирован, и мал. Так мал, что вряд ли что-то могло на нем уместиться. Но - уместилось. Когда-то, не столь давно, на нем стояла башня. Высоченный маяк из серого камня. Маяк этот был ненужен никому. Здесь, рядом с берегом, корабли не могли потерятся. И наверное, все таки, этот маяк не был абсолютно бессмыслен. В нем жил человек. Он никогда не покидал своего убежища. У него не было выхода. Когда мимо его жилища проплывали корабли, чтобы войти в близлежащий порт, ему нечем было подать знак, что он еще есть. Маяк давно отгорел и его окна никогда уже не светились. Кончились запасы.
Лодчонки рыбаков не могли пристать к острову. Им не зачем было этого делать. Эка невидаль - человек. И так шел за годом год. Казалось бы, Отшельнику - а именно так мы и будем его называть в дальнейшем - давно бы пора помереть. А он жил. Жил, и не мог наслаждатся жизнью. Он ее не любил, а она - его. Кто-то сейчас может быть скажет, что эту жизнь ему и самому негрех было прекратить? Цинизм, не так ли. Но это было правдой. Да только Отшельник и этого сделать не мог. Почему-то, он свято верил в то, что его нелепая башня, торчащая здесь уже больше столетия, кому-то может помочь. Как - он не знал. Но жил, окруженный со всех сторон, и ему некуда было бежать.
Однажды, ранним и почти-что идеально безоблачным утром, Изгой вышел из своей башни на берег. И стал глядеть на город, что стоял за морем, сияя своими бетонными зданиями. Он глядел долго. И почему-то ему вдруг стало хорошо и тепло. Так тепло, что даже и жить захотелось. Отшельник покачал головой и зашел обратно в башню. Так бессмысленно и гладко прошел этот чудесно начатый день...
Луна светила на серые камни города с тем же полным мудрости равнодушием, что и на грязные, почти-что слившиеся со стенами окна Маяка. Отшельник сидел за своим столом, прекрасным дубовым столом, непонятно как в башне очутившимся, и еще непонятнее - как сохранившимся, и задумчиво глядел в потолок. На потолке, кроме деревянных балок, был еще паук. Паук сей, нажравшись комаров, был весьма большого размера.
Часто, когда вечерами было уже нечего делать, Отшельник наблюдал за ним. Паук между тем переполз с потолка на стену, а потом и на шкаф. Там он юркнул между двух толстых, явно рукописных книг, и исчез в тени. Отшельник пожал плечами и уставился в одну точку, не о чем больше не думая.
Пожалуй, следует сказать пару слов об убежище Паука. Это были книги - книги, когда-то начатые рукой Отшельника. В каждой из гигантских, тяжеленных рукописей на деле было не больше двух страниц. а остальное - пустая и потресковшаяся от времени бумага. Отшельник равнодушно отвел взгляд. Время летело, даже вопреки известной поговрке. Отшельник вдруг почувствовал себя ужасно старым. Но тут же смахнув наверувшиеся было слезы, он заставил себя вспомить, что такие чувства налетают на него каждую ночь. И он сказал еле слышным полушепотом.
"Времени не существует"...
Подействовало. Он снова почувстовал себя молодым.
ОТДАННЫЕ НОЧИ
Мы - люди, блуждающие в свете ночных огней. Мы бессмертные птицы вечных где-то небес. И если кто-то захочет быть рядом, мы никогда не будем против, хоть знаем: асфальт разобьет вдребезги любые самые прочные узы. Мы - вестники одиночества, ищящие свет окон, и плывущие между рифов на свет одинокой башни маяка. Люди, отданные ночи. Странники, бредущие по компасу собственных пьяных сердец.
Поющие свои песни умершими от неверия голосами. Играющие свою партитуру руками, замерзшими от холода пыли от взорвавшихся когда-то звезд, от холода когда-то отгоревшей души. Мы - ангелы со скрытым лицом, с аллергией на солнце.
Есть свет, и есть другой мир. Там, где мы обречены быть вместе, быть рядом, и там, где мы будем вместе. Там, где сгорев, можно возродиться из пепла, где не от кого прятатся. Придя в сладкое убежище, многие из нас остаются там.
Это - наш склеп, solitude, peace. Forever and Ever. Это - наш тайный мир. А в городе - иная стать. Иная ночь. И совсем уж другая надежда и вера. Потерянная вера. Обретенная заново.
Однажды кто-то подаст руку, кто-то нежный, и кто-то понимающий.
Мы, странники презрения, мы ждем того часа, той волшебной сказки. Ждем, когда произойдет чудо и стрелки часов не разрежут объятья. Ждем рассвета, зная, что исчезнем в лучах безжалостного солнца.
Мы ждем чуда. Которое однажды, несмотря ни на что произойдет. Откинутся наши затемненные капюшоны, открыв белые лица. Мы придем - каждый в свой скромный рай. Туда, где solitude, peace. В другую комнату нашего фамильного склепа.
ДЕТИ
Как круги на воде, над их городом расплывался веселый смех. Продолжение! Праздник! Непрерывные и безвременные выходные. Слишком хорошо. Над морем плывут облака. Взгляд сливающихся с небом прозрачных бездумных глаз ласкает одинокий столб из камня посереди моря. Ну и пусть он стоит.
Плеск воды, и шум.
Дети резвятся на берегу Моря.
МЕЧТА
Отшельник вышел из своей башни. Почему он перестал задумыватся? Что было тому виной? ТАкое бывало с ним не раз. И он, как всегда, когда ему бывает так запредельно весело, встал на доски, лежащие на песчаном берегу и уставился на город. Город! Город! Он на соседнем берегу, до него можно дотянутся! Но до него никак не дойти. И Отшельник строил из фонарей фигуры - созвездия. Ярче чем звезды! Лучше чем небо. Но он никак не мог ухватить его. И тогда ему стало страшно. Один. Один наедине с собой, и это - самое страшное. С собой, который давно уж мертв - и для себя, и для других. Вырватся! Прочь от пропахшей морем каменной кладки башни! Вырватся! Доказать!
И Отшельник, засмеяшвись, вдруг сделал то, чего не мог никогда себе позволить.
Вода сомкнулась над ним.
АСФАЛЬТ
Безумный ураган, как ему казалось, рвал с него одежду вместе с кожей. Он смотрел вниз, и ему казалось, что эта площадь в миле внизу, что она пропадает вдали.
Когда как это был лишь пятый этаж. Ветер. Свобода. Ему было тяжело дышать. Господи. Зачем.
- Ты понимаешь?!
- Ты веришь?
- Ты ЗНАЕШЬ?
- В тебе есть?
Прочь, прочь от этих стен, от этого ужаса. Ветер. Ураган. Ураган рвет его вклочья. Буря. На море штиль. А везде - буря. Господи. Как надоело.
- лей! Лей на меня! В огонь меня!
Все к черту. Только так. Она меня любила.
Она меня ненавидела. Взгляд как нож, молчание как нож. И люди, ржущие люди. В хвост и в гриву! В огонь! Только так! Плевать, что другой. На все плевать.
- Хоть сдохни! Все равно ничего не меняется!
Взгляд упал на башню. Маяк! Одиночество! Туда, туда! Где покой!
Он сорвал с себя опостылевшую ткань. Ветер рвал кожу. Ветер резал, как ее молчание. Назло ей!
У человека есть крылья. У человека есть крылья. У человека есть крылья. Воздух жесткий... Назло ей...
Себе назло... Башня, возьми меня... Поезд без номеров. Поезд прочь... Башня... Воздух! Воздух упругий, воздух упру...
Воздух не сопротивлялся.
СТЕНЫ
Долго было пурпурное ничто. Серое. Потом цвет сменился. Он стал прозрачным. Стены остались черными. Вода под ногами тоже черная. Отшельник шел. Шел по воде. Стены были черными, но они открылись. Он шел по воде.
Город вел его за руку, как дитя.
- Не оборачивайся! Не оборачивайся!
Отшельник обернулся.
Взгляд. Его пошатнуло. Сзади, на него, раззявив мутно-грязные окна, смотрел Маяк. И из его окон тянуло памятью. Из его двери пахло бензином. И пустые глазницы - хуже, чем взгляд самого ненавистного врага. Отшельник споткнулся об очередную волну. Но он шел.
Вода под ногами черная. Город приближался.
Отшельник старался не оборачиватся. Он понимал, что если он обернтся, то увидит Тоннель. Башня веяла холодом времени.
- Времени не существет... - Шептали губы Отшельника. Почему-то эта отговорка не действовала. Вода позади него мерзла, исходила холодом. Но башня горела. В Маяке был пожар. Отшельник не оборачивался.
Он этого не видел.
Стены черные. Вода под ногами не меняет цвет.
КРЫЛЬЯ
На песке были пропечатаны крылья. Широкий размах, и рядом - отпечатки чьих-то ног. И чьего-то тела. Песок был разворошен. Вот только он не помнил, кто провел с ним эту ночь. Песок вообще никогда никого не запоминает.
Отпечатки крыльев потихоньку сожрало море.
ОТШЕЛЬНИК И ЗЕРКАЛО
Это я. Я молод. Нет... Это не важно. Это мои глаза. Это я. Это человек. А это - за моей спиной - город. А еще дальше - Маяк. Из его глазниц хлещет застывшее пламя. А это я. Это опять я. А это? Это - она. Она здесь.
И Отшельник вдруг понял, что прав.
ЛЮБОВЬ
Ступени сменют ступени сменяют ступени, идет подсчитывание очков. Обними его. Обними. Он здесь. Он ждет. Смотри. Я буду смотреть. Я буду улыбатся. Аквариум лежит на земле разбитой машиной. Медленно вытекает вода из щели в асфальте. Медленно проподает там.
Знаешь, если кровью полить эту почву, то на ней вырастет город-сад. На ней будет прекрасный сад. Ты только не жалей крови. Пожалуйста. Не жалей моей крови. Пожалуйста. Люби.
Лицо. Темно. Белые волосы. Белое лицо. Глаза не смотрят, они закрыты.
Я замыкаю круги на воде, мне надоело ждать весны, мне не все равно, будет ли дождь, мне важно, чтоб было теплее. Встать и идти - это значит встать и идти. Я прячу руки от пошлых слез.
Мне хочется, чтобы было теплее. Я хочу мягких объятий.
Я животное.
Но мне холодно.
Скажи, когда придут белые ночи, уйдешь ли ты прочь, оставив меня жить?
СОН
Каждый раз я не забываю взглянуть в зеркало. Я заперт там, внутри. Я боюсь обенрутся, поднять лампу. Я вижу свет. Я чувствую тепло. Я... внутри меня любовь. Но свет - это электричество. Тепло - движение частиц где-то на переферии плафона от лампы у моей щеки. А любовь - это мой сон, сон, сон, сон...
Она здесь, под боком, живет, рождаясь, издавая свои мелодические звуки. Протяну руки - коснусь. Но нет. Не коснусь. Никогда не коснусь.
Не буду. Ведь мое нежное прикосновение убьет ее, разбудит, разорвет в клочья. Так пусть же она утешает тех, кого можно спасти. Пусть спасет тех, кого еще можно спасти.
Смотри на меня. Смотри на мои глаза. В них... зеленая беспомощная сталь. Ломкий цинк вместо стали. Смотри на мои руки. Мои руки дрожат. Наверное, ты можешь вылечить.
Не делай этого. Не надо. Я не обернусь.
Я сижу в тумане. Я забрел туда, спасаясь от смерти. Она все равно найдет меня - а мне остается лишь искать на ощупь, издавая утробные стоны, и кривясь от боли и тяжести куска гранита внутри. Туман шевелится.
Туман шевелиться, как колючая проволока.
Посмотри наверх. Я вижу эти звезды, зачем ты говоришь мне о них?
Я вижу звезды. Но я никогда не смогу дотянутся до них через решетки.
Через живой шлагбаум тумана.
Я не обернусь.
НИЧЕГО
Криком по нервам,
Вылить на беззащитную почву отраву,
Выйти из дома
И прямо на холод.
Протянуть руки
И вырвать слово,
Смотреть и смеятся,
И до крови прощать.
А потом тихо сесть
Прямо на снег
И смотреть на звезды
Сквозь мутное небо
- Что с тобой, милый?
- Да так, ничего.
И забыть про любовь.
СНАЙПЕР
Окно медленно плыло в странноватом и прозрачном холодке вечера. Падающее солнце чуть светило, и его краешек касался стекла на втором этаже. Наверное, именно он и мешал двум людям внизу, на улице, заметить его.
А Снайпер смотрел на них. То были парень и девушка. Парень? Нет, наверное, слишком странно употреблять это слово для Него. Он был вне времени. Он был стар, наверное. Но Снайпер, который сам был старше себя самого, не знал, что есть такие слова, как "старость", "время"... И он смотрел, смотрел просто и без чувств.
Отшельник обнимал ее, так, как только умел. А не умел он никак. Но это была любовь. Потому и это самое никак не мешало Ей. Она молчала. Наверное. А может, что-то говорила. Потому что ее губы шевелились. Лицо было слишком близко. Отшельник все равно не слышал. Что-то порвалось в этом мире, наверное, это Солнце порвало нить дня, улетев за горизонт. И лишь небольшой его кусочек еще светился в окне дома. Она шевельнулась. Она приложила руку к его груди. Отшельник мягко поправил руку. Все было хорошо. Да, наверное так. Все было хорошо.
Зеленые со стальным отливом глаза изучали ее лицо. Находили ее красивой. Они изучали и его лицо. Снайпер думал. Он не мог понять. Наверное, это странно было, но его фигура напоминала ему что-то. Что-то о себе. Снайпер повел бровью. Плотина, запирающая его душу начала медленно трещать. Она давала течь.
- Не уходи. - Девушка смотрела беспомощно. Фраза...
Снайпер не мог понять: ему казалось, что она ее не произносила.
И он повернулся к ней спиной и зашагал по каменистой тропинке. Нет, не так. Он попытался повернутся.
- Пожалуйста...
Он взглянул ей в глаза. Там была жалость. Но не к нему.
Снайпер не мог отделатся от мысли, что ему это только кажется.
Но выучка сработала. Он предпринял еще одну попытку бегства.
Но она обняла его. И тогда он сел. Прямо на землю. Уставился, как придурок, в небо, которое уже чернело. И из его вдруг странно поцветневших глаз хлынули совсем не холодные, а кипящие, как река, слезы.
Он закрыл глаза. Но и так продолжал видеть ее лицо. Глаза, которые не понимали.
Снайпер встал...
Солнце, которые беспощадно следует своему неведомому графику, ушло за горизонт. И кроме объятий, Отшельника уже ничего не согревало. Наступала ночь. Но было еще светло. По дороге, мимо них, шли люди. Десятки людей. Они шли по одиночке. Их взгляды заставлили Отшельника повернутся так, чтобы его спина закрывала Ее от них. Почему-то ему было страшно. Но все было хорошо. Ее лицо было близко. Он улыбнулся, так, что она не могла этого видеть.
Солнце ушло. И в окне дома он увидел человека.
Он любовался на них в оптический прицел винтовки.
Все было хорошо.
За днем последовала замечательная ночь.
Снайпер закрыл глаза, но продолжал видеть ее лицо.
Отшельник обнял Ее покрепче.
Все было хорошо.
СУИЦИД
Я не знаю
Сколько еще
Я болен,
Ты можешь помочь
Я не рад,
Ты не заставишь меня
Ты меня остановишь,
Закуешь меня в цепи
Убедишь,
И тем искалечишь
Я люблю тебя
Ты в это веришь
Я болен
Сколько еще?
Ты боишься спросить
Я знаю ответ
Ты поймешь
Мой последний стих
Будет иметь свой финал
Ты поймешь
Я люблю тебя
Но я уже за чертой
Ты в тумане,
Я машу тебе рукой
Я мечтаю
Помахать крыльями
И скрыться
Я люблю тебя
Алый фонатн
Водопад
Каскад
Я люблю тебя
Пуля летит, даря мне свободу
Я люблю тебя
Реальность белой стены скрылась
Я болен
Готовься к войне...
Я болен
As if there will be anyway
Прощай
ПАДЕНИЕ
Странно.
Я встал посереди дороги, прямо как никогда. Обычно я прячу глаза и скорчиваюсь в углу. Лицом к стене. Всегда лицом к стене.
А теперь будто и не от чего скрыватся. Словно все позади. А позади - голоса окруженных стенами многих мест. Сотворенные мной века и город, который я открыл.
Свобода.
И чувство раздирающей святой радости, когда просто идешь плечом к плечу с такими же, как ты - теми, кто знает свободу. И ты сам знаешь - что здесь и сейчас ты свободен.
Ты бог.
Ты можешь все.
И не важно, что завтра всем по домам, не важно, что опять придется спать в одиночестве. Ничто не важно. Ведь это моя радость. Это моя свобода.
Мой голос, мои выгоревшие изнутри легкие.
Но меня уже нет. Я вырвал себя из рук - теплых, нежных, мягких рук города мечты. И нечем больше петь - голос сел, отгорев по моей прихоти, он налился тяжестью.
А руки трясутся - ни буквы не вывести. А во мне - тепло.
На моих плечах частицы нежности твоих рук. А сама ты - там. С кем-то еще. Лучше, выше, достойнее.
Нет.
Это не так.
Ты здесь.
Ты протягиваешь ко мне руки, а в глазах - усталость пополам с жалостью, презрение пополам с любовью. Твои волосы касаются меня.
- Вернись! - шептали огни.
- Иди к нам! - выделялся крик из шума голосов многих теплых компаний.
Счастье ждет меня позади. Просто все уже было.
Ты касаешься меня, обнимаешь. Пытаешься обнять. Сердце рвется на части от каменной дилемы. Впереди, под ногами - обрыв. Темно. Даже не видно дна.
И я шагаю вперед. Я успел обернутся. Ты тянешь ко мне руки. И в глазах - отчаянье пополам с горечью.
На моих глазах теперь темные стекла. Я отвернулся и молча пошел во тьму.
Странно.
Я научился уходить не оборачиваясь.
Еще миг - и я канул в тумане.
Вот теперь действительно все.
А ты будешь жить в городе мечте с кем-то выше, лучше, достойнее.
ЭПИТАФИЯ
Ночь теплее, чем хочется верить
Открой под водой живые глаза
Ты проснулся? Ты вырос из счастья,
Ты зачем-то ушел.
И кого-то на холоде долго искал.
Разбежался и прыгнул,
Летел,
Как летал много раз.
Только что-то на этот раз растерялось,
И очнувшись ты вдруг лицезрел свою кровь.
И понял:
Кто-то ночью разрезал тебя пополам.
И летая бесчетно над белой землею,
Ты сомкнул свои крылья,
И вольно подставил лицо.
И ты падал недолго,
Но очень легко.
А потом стало жарко,
Стало очень тепло,
Ты пробил эту почву насквозь,
И латая разбитые губы
В любимом овраге праздновал свой бенефис.
Отпевающих глоток звон догремел до скал.
За тобой он угнатся не смог,
И тебя не спас,
Раздирал лоскутья гроход слепых городов,
От минуты в минуту,
Ликуя, мы чевствуем праздник Христа.
Исчезающей памяти мокрая сцена
Въелась венами в этот промозглый асфальт.
Ну а ты долетел, долетел, наконец, до земли
Ты оставил свой след на мягком бетоне.
Кто-то долго смотрел на него в начале пути...
ПОТЕРЯННЫЕ ВО ВРЕМЕНИ
Я стоял на одиноком берегу. Волны омывали песок, и они, как и само время, ели память. Да, я вернулся. Чудом, может быть, всего лишь во сне - но я вернулся, туда, где был счастлив. И три дня - это много, и в сердце они засели навсегда. И холодин ноги песок, на котором лежала моя радость, с которого давно уже улетели последние частички нашего тепла.
Тепла, радившегося, когда мы были вместе. Тепла, которое могли источать только мы. На берегу, когда мы были вместе, и время, и ветер, и свет луны не могли нам помешать. Наше знамя трепетало, а теперь его нет. Его вырвали из нас с корнем, его сожгли.
Я стою на этом забытом острове, и скрывает движущуюся воду туман. И этот туман никогда не расступиться. Нет больше у меня знамени. Разбито мое войско, и тебя давно уже нет со мной. Холодно в груди, холодно от памяти, но теплеет на сердце, несмотря не на что. Солнце греет. Но ночью было не так.
А потом был город; была жизнь, оглушительный путь, гремящий колесами машин и голосами друзей, а потом было все, только не было тебя. А потом я стоял на берегу, и все как прежде, только ты заблудилась в тумане.
Мы потерялись во времени, мы обречены еще долго видеть друг друга сковзь стекло разбивающиех обстоятельств, без права на объятья, без возможности коснуться. Мы потерялись во времени, и я бреду теперь по берегу воспоминаний, а ты - тихо пробираешься сквозь туман, несмело ища твердую тропку. Ты танцуешь в тумане, и вспышки этого танца озаряют море. Воду, по которой ты идешь.
Мы потерялись во времени, но я - выходец из тумана. Я нашел свою дорогу и она выбросила меня сюда. Назад. На тот песок, на котором я уже был. И что мне остается, кроме как ждать, когда и ты закончишь круг. Как ты выскользнешь мне навстречу из тумана. Как туман замкнет жизнь в кольцевой, бессмысленный и безнадежный лабиринт. И как мы, потерянные во времени, найдем свой приют.
Свою могилу на берегу воспоминаний.
